Силуанов назвал антиконкурентным ведение углеродного налога ес
Опубликовано: 12.05.2024
Наблюдательный совет автономной некоммерческой организации «Центр экспертизы по вопросам Всемирной торговой организации» (учреждена Минэкономразвития, Сбербанком и НИУ ВШЭ в 2014 году по распоряжению правительства) впервые утвердил стратегию центра, сообщили РБК в Минэкономразвития. Одобренный 1 апреля документ постулирует кризис международной системы торговых отношений и необходимость российского ответа на технологическую модернизацию западных экономик.
В стратегии до 2025 года (документ есть у РБК) ставится задача разработки «концептуальных элементов» будущей многосторонней повестки торговых переговоров, поскольку реформа ВТО видится неизбежной. Допускается возможность, что до потенциального появления новых глобальных торговых правил текущий кризис ВТО углубится, что потребует от России проектирования «резервной системы» обеспечения благоприятных условий торговли — по сути, альтернативных временных правил.
Центр экспертизы ВТО — это своего рода think tank («мозговой центр») в системе Минэкономразвития. В его наблюдательный совет входят министр экономики Максим Решетников и директор департамента торговых переговоров Минэкономразвития Екатерина Майорова, а со стороны соучредителей — ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов и президент Сбербанка Герман Греф. Хотя в штате центра работают только 12 человек, сам он заявляет, что выполняет важную роль по юридическому консалтингу для государства и бизнеса в сфере норм и правил ВТО, куда Россия вступила в 2012 году. Центр обеспечивает «максимальную независимость России от зарубежного юридического консалтинга» в этой специфической области, утверждает Минэкономразвития. Принятый стратегический документ формально не является правовым актом российского органа власти, но будет использован при выработке политики по вопросам повестки ВТО, указали в министерстве.
Ответ «зеленому» курсу Евросоюза
Новая стратегия центра учитывает такой актуальный вызов, как климатическая повестка зарубежных стран, которая несет риски для российской экономики, заявили РБК в Минэкономразвития. В настоящее время Центр экспертизы ВТО готовит предложения в отношении так называемой зеленой сделки Евросоюза и климатической политики других стран, уточняет представитель центра. По мнению организации, крупные экономики, включая ЕС, намерены использовать борьбу с изменениями климата как предлог для масштабной технологической перестройки экономики. Еврокомиссия презентовала план «зеленого пакта» (Green deal) в конце 2019 года, цель — к 2050 году достичь полной углеродной нейтральности (равенства вредных выбросов, выделяемых в атмосферу и извлекаемых оттуда).
Потенциально «зеленый» курс ЕС приведет к сокращению спроса на традиционные товары российского экспорта, главным образом ископаемые энергоресурсы, говорит представитель Центра экспертизы ВТО. В 2020 году страны Евросоюза импортировали из России нефть, нефтепродукты и природный газ на €60 млрд (63% в общем товарном импорте ЕС из России, €95,3 млрд), следует из данных Еврокомиссии, при том что поставки сильно упали из-за пандемии и снижения цен на нефть и газ. Частью «зеленых» инициатив ЕС является введение трансграничного углеродного налога — пошлины на импортируемые товары с большим углеродным следом. Этот налог может обойтись российским поставщикам в €33 млрд в 2025–2030 годах в базовом сценарии, оценивали эксперты KPMG.
«Некоторые инструменты, которые могут быть использованы Евросоюзом, сомнительны с точки зрения правил ВТО. В этом контексте ВТО становится для России действенным рычагом, который позволит влиять на параметры и темпы европейского «зеленого» курса. Минэкономразвития России сейчас ведет активную работу в этом направлении», — говорит представитель Центра экспертизы ВТО. Страны — участницы ВТО запрашивали у Евросоюза гарантии, что возможный углеродный налог будет совместим с правилами ВТО, сообщала организация в ноябре 2020 года. В марте 2021 года Европарламент принял резолюцию, призывающую к тому, чтобы предложенный механизм не противоречил нормам ВТО.
Россия будет стараться обеспечить продолжение экспорта в Европу энергоносителей, «хотя озабоченность будет нарастать в связи с тем, что нужно какие-то альтернативы искать», считает директор Института торговой политики ВШЭ Александр Данильцев (участвовал в разработке стратегии Центра ВТО). Российские власти «будут стараться, чтобы наиболее мягко перейти в новое качество, обеспечить плавный переход в новую реальность», поскольку нужно время для адаптации, сказал РБК эксперт.
Россия и сама официально признала опасность глобальных изменений климата, ратифицировав Парижское соглашение по климату, а Минэкономразвития разработало критерии для отнесения промышленных проектов к «зеленым». Однако позиция России в этом вопросе остается неоднозначной, заявил РБК независимый аналитик в области политических рисков и энергетики, главный редактор блога OGs and OFZs Ник Трикетт. По существу, в рамках Парижского соглашения Москва использовала в качестве базовых советские уровни вредных эмиссий от 1990 года (относительно которых снижение произошло естественным путем), указывает он.
Действительно, ЕС хочет создать конкурентные преимущества для собственных производителей через введение углеродного налога, говорит Трикетт. «Нет 100-процентной гарантии, что этот механизм будет введен, но, учитывая давление внутри ЕС и политические приоритеты, вероятно, что инструмент будет внедрен к 2023 году, как и планируется сейчас», — сказал аналитик.
Стратегия Центра ВТО выделяет следующие приоритетные направления:
- урегулирование торговых споров (в настоящее время Россия является заявителем в восьми торговых спорах в ВТО и ответчиком — в девяти; в Минэкономразвития утверждают, что во всех спорах, в которых Россия прибегала к услугам Центра экспертизы, решения были вынесены в ее пользу, а предотвращенный ущерб российской экономике и экспортерам составил $2 млрд);
- разработка новых правил международной торговли;
- торговая и политическая поддержка перспективных секторов российской экономики (включая сельское хозяйство);
- продвижение международных интересов России в случае углубления кризиса ВТО.
Запрос на реформу ВТО
В стратегии Центра экспертизы написано, что ряд инструментов ВТО применяется неэффективно (большинство их было сформировано 70 лет назад), Китай, США и другие страны злоупотребляют правом в политических целях или целях поддержки своих экономик и в условиях экономических санкций со стороны ЕС и США и неурегулированных проблем ВТО «материальные потери для России могут существенно возрасти».
ВТО сейчас находится в некотором кризисе, фундаментальная основа которого — противоречия между развитыми и развивающимися странами, между Китаем и США, Китаем и Евросоюзом, Индией и Евросоюзом, сказал РБК директор Института международной экономики и финансов ВАВТ Минэкономразвития Александр Кнобель. Кризис, по его словам, выражается в отсутствии прогресса в многосторонних переговорах и парализации работы механизма по разрешению споров. «Уже больше года орган по решению споров — апелляционная инстанция ВТО — не работает, потому что США под разными предлогами не согласовывают туда судей», — пояснил он.
Но, по мнению Кнобеля, под реформой ВТО следует понимать все же не глобальную перестройку, а настройку на движение в изначально запланированном направлении. «Стоит отметить, что пока ВТО все-таки выполняет свою задачу, несмотря на некоторые проблемы. Страны в основном соблюдают принципы режима наибольшего благоприятствования, равного доступа конкурентов из третьих стран на рынки, не злоупотребляют сильно тем обстоятельством, что работа органа по решению спора сейчас не активна», — отметил он.
Чтобы снизить риски неконкурентоспособности и технологической изоляции, России нужно через многосторонние переговоры обеспечить недискриминационный доступ к технологиям, ограничить технологическую монополию корпораций, следует из стратегии. «Доступ к технологиям не регулируется многосторонними соглашениями, что вызывает у правообладателей дополнительный соблазн для его монополизации с целью извлечения дополнительной прибыли и укрепления технологического лидерства», — указано в документе. При этом в мире «доминируют американские технологические компании (европейские имеют незначительную долю на мировом рынке), и они обеспокоены конкуренцией с китайскими фирмами, у которых есть преференциальный доступ к огромному китайскому рынку», говорит Трикетт.
Другая проблема — правила для транснациональных компаний, на долю которых сейчас приходится половина мирового экспорта. «Фактически так получается, что они предоставлены сами себе», — объясняет Данильцев. «Еще в 1960-е годы пытались в рамках ООН создать правила поведения транснациональных компаний, был так называемый кодекс поведения транснациональных компаний. Он был добровольный, больше ничего такого и не делалось», — сказал он.
По его словам, получается дисбаланс: правила ВТО предусматривают некоторые ограничения в отношении государственных компаний, а с частными компаниями, если они захватили рынок и монополизировали, ничего сделать нельзя. «Если на уровне национальных экономик сильно развито антимонопольное регулирование, то на международном уровне ничего такого нет», — констатирует эксперт.
Аргумент России о «материальных потерях» — это преувеличение и прикрытие для отвода глаз, считает Трикетт. «Российская экономика находится в стагнации уже восемь лет, а политика импортозамещения во многом сама противоречит принципам или требованиям ВТО. На мой взгляд, Россия не готова к тому, куда движется глобальная торговля, и теряет время из-за всех тех торговых искажений, которые она сама ввела после 2014 года», — резюмирует эксперт.
Как ЕС намерен собирать этот налог? Каков механизм? Выдержит такой чувствительный удар наша сырьевая экономика?
Андрей Птичников: Налог касается ввозимой в ЕС продукции с высоким "углеродным следом", например нефти, газа, металлов, цемента, удобрений и т.д. Для них будут установлены лимиты на выбросы парниковых газов, соответствующие нормам ЕС. Если они превышены, экспортеру придется оплатить налог. По разным оценкам, его сумма для поставщиков из России может составить от 2 до 6,5 млрд евро ежегодно.
Но есть сценарий, по которому сбор может быть куда больше, около 50 млрд евро.
Андрей Птичников: Такой вариант скорее всего маловероятен, он может войти в противоречие с правилами ВТО. Надо ориентироваться на базовый сценарий, по которому налог обойдется экспортерам примерно в 33 млрд евро до 2030 года.
Но за что платить? Многие специалисты утверждают, что все эти цифры совершенно несправедливы. Говорят, что в этих расчетах неверно учитывается вклад нашего леса в поглощение парниковых газов. А ряд экспертов вообще заявляют, что российские леса убирают из атмосферы больше углекислоты, чем выбрасывает вся наша промышленность. Однако, по международным оценкам, поглощение нашими лесами составляет всего 25 процентов от всех выбросов в стране. У каждого свой калькулятор?
Андрей Птичников: С лесом все не так просто. Давайте разберемся. Вы, возможно, удивитесь, но в документах ЕС при расчете квот выбросов поглощение их лесами Евросоюза не учитывается. В расчет берутся только прямые выбросы промышленностью, транспортом, ЖКХ. Теперь такой подход будет распространяться и на поставщиков высокоуглеродной продукции из России и других стран.
Почему лес в этом налоге игнорируют? Разве справедливо?
Андрей Птичников: Здесь несколько причин. Во-первых, введение налога Европа разрабатывала, исходя из своей специфики. В ЕС площади леса относительно небольшие, а потому поглощают очень незначительную часть выбросов по сравнению с Россией. Зачем вводить этот фактор, если он мизерный? Словом, авторы методики проигнорировали собственные леса.
Но есть и другая причина: так называемые лесоклиматические проекты, где учитывается сокращение выбросов лесами, вышли из доверия у западных экспертов. Дело в том, что в свое время в тропиках были реализованы очень крупные проекты по сохранению и восстановлению лесов. Вложены большие средства, получен серьезный эффект по поглощению парниковых газов. Но когда проекты завершались, часто возникала ситуация, когда в таких лесах вновь велась массовая вырубка, например, под сельхозпроизводителей. Кроме того, из-за плохого управления часто возникали масштабные пожары. Поэтому за лесоклиматическими проектами закрепилась репутация непредсказуемых и неустойчивых.
Но это, как говорится, их проблемы. Почему, обладая самыми большими в мире запасами леса, которые даже называют легкими планеты, мы должны играть по их правилам? Что это за методика, которая по эффекту поглощения приравнивает леса наши и Финляндии?
Андрей Птичников: Ситуация сегодня такая. Минприроды России рекомендована методика региональной оценки бюджета углерода лесов (РОБУЛ), одобренная экспертами Межправительственной группы экспертов по изменению климата ООН (МГЭИК). Ее основные разработчики - Центр по проблемам экологии и продуктивности лесов РАН и Институт глобального климата и экологии Росгидромета и РАН. По этой методике были получены те 25 процентов поглощения выбросов нашими лесами, о которых вы говорите.
Однако сейчас появились и другие методики, например института ВНИИЛМ. Там совсем другие цифры. Скажем, по оценкам РОБУЛ, положительный баланс углерода для наших лесов составляет всего 600 млн т в год, а по расчетам ВНИИЛМ - уже 2 млрд т. То есть почти в 3,5 раза больше. Более того, согласно этой методике, сейчас российские леса компенсируют 80 процентов промышленных выбросов страны, а через 25 лет это будет уже 100 процентов. Но пока методика ВНИИЛМ не одобрена минприроды и не является официальной.
Сейчас в Институте глобального климата и экологии разрабатывается методика, в которой, возможно, будет учитываться, что, например, запасы лесов России по государственному лесному реестру серьезно занижены. Это недавно подтверждено данными государственной инвентаризации лесов.
Наверняка будет очень непросто убедить западных партнеров, что наша новая версия расчетов правильная. Хотя, казалось бы, все должна решать наука. Формулы же беспристрастны.
Андрей Птичников: Баланс углерода для всех стран рассчитывается по более или менее единым методикам МГЭИК. Но, как говорится, дьявол прячется в деталях. В нашем случае это занижение запасов леса на 25-30 процентов, что и показала инвентаризация. Но в расчетах можно взять цифру по максимуму, а можно по минимуму. При огромных масштабах нашего лесного хозяйства разница получается весьма существенная.
Но если ЕС вообще отказался учитывать лес в углеродном налоге, то на что мы сможем рассчитывать, даже предложив новую методику расчета выбросов и их поглощения?
Андрей Птичников: Тут все не так просто. О том, что углеродный налог будет введен, Европой заявлено однозначно. Но как конкретно он будет работать? Пока ЕС не высказался окончательно. И у нас есть возможность повлиять на их позицию. Переговоры начнутся в этом году. У наших лесов появится шанс, только реализуя лесоклиматические проекты (ЛКП), о которых я уже упоминал.
В чем их суть? Если совсем просто, то схема примерно такая. Предположим, вы металлург, продаете в ЕС сталь, у вас выбросы углекислоты превышают лимит. За превышение придется каждый год выкладывать кругленькую сумму. Так вот, вы можете взять в аренду какой-то участок леса и инвестировать, скажем, в его восстановление, уход за ним, в современную систему сохранения от пожаров и вредителей и т.д. И если, скажем, в арендуемых вами лесах ранее в год было охвачено пожарами 100 тыс. га, а вам удалось сократить эту цифру до 10 тыс. га и вы улучшили другие показатели лесного хозяйства, то, значит, поглощение парниковых газов "вашими" лесами возросло. И вы можете претендовать на сокращение углеродного налога на вашу сталь. А возможно, и вообще свести к нулю. По оценкам экспертов, у российских ЛКП огромный потенциал по сокращению выбросов парниковых газов: до 40-45 процентов среди всех других вариантов.
Власти вынуждены выступать в роли луддитов. С 2018 г. нефтегазовые доходы бюджета РФ упали на 3,8 трлн рублей! Замены нет.
Москва, 7 апр - ИА Neftegaz.RU. Введение углеродного налога в ЕС в 2023 г. несет угрозу российскому экспорту.
Об этом 7 апреля 2021 г. заявил министр финансов А. Силуанов на Биржевом форуме - 2021.
Тезисы от А. Силуанова:
- надо ли развивать зеленую экономику? - конечно, надо,
- но важно при этом не использовать под предлогом зеленой экономики антиконкурентные условия,
- если Европа, которая давно уже эту политику проводит и практически не использует уголь и другие углеродосодержащие источники энергии, то Россия или Китай только сейчас начинают этот процесс,
- и если с 2023 г., как предполагается, будет введен углеродный налог, то для России это, конечно, потеря определенного уровня конкуренции,
- Россия также привержена этой такой политике, но нужно определенное время для подготовки,
- этот вопрос обсуждается с главами финансовых ведомств и центральных банков стран G20, чтобы повестка не превращалась в антиконкурентную составляющую.
Учет углеродного следа в импортируемой продукции направлен на стимулирование экспортеров к соблюдению норм экологической политики ЕС.
За счет введения углеродного налога Еврокомиссия (ЕК) рассчитывает уравнять продукцию, произведенную в ЕС с минимальными выбросами углекислого газа, и продукцию других стран, где используются технологии с высокими выбросами.
В этих условиях задача России, 1 /3 экспорта которой приходится на ЕС, минимизировать потери при уплате пограничного углеродного сбора посредством инструментов низкоуглеродной политики.
Ранее замглавы Совбеза РФ Д. Медведев:
- назвал углеродный налог ЕС является скрытым протекционизмом;
- предупредил, что его введение потребует ответных мер в виде поддержки наиболее уязвимых российских предприятий.
- сформирована стратегия низкоуглеродного развития до 2050 г;
- подготовлен законопроект об ограничении выбросов парниковых газов.
- энергетические компании активно интересуются технологиями, связанными с производством и поставками водородного топлива, а также с улавливанием и хранением углерода.
- промышленные предприятия расширяют практику закупки электроэнергии, произведенной из возобновляемых источников энергии (ВИЭ).
Да и на реализацию полномасштабного энергетического перехода потребуется достаточно продолжительный период.
Власти России откровенно не успели, а может быть, не смогли и не захотели соскочить с нефтегазовой иглы:
- Нефтегазовая отрасль промышленности привлекательна для нынешней власти по ряду причин:
- со времен СССР серьезно развита;
- относительно малая номенклатура продукции позволяла легче контролировать производство, чем, к примеру, развитие производства телефонов или компьютеров;
- нефть и газ - добывают, а не производят, поэтому нет проблем с обновлением или модернизацией таких материалов, хотя технологии добычи модернизировать нужно;
- продукция экспортная и генерировала большой денежный поток;
- это позволяло осваивать гигантские средства, к примеру, на строительство экспортных газопроводов.
- ОПК приятен тем, что во времена СССР его очень-очень развивали, и даже не все наработки внедрили, поэтому военку поддерживать проще, чем развивать новые отрасли промышленности;
- Арктика привлекательна гигантским объемом средств, которые можно там освоить. Были бы средства.
- рост потребления углеводородов снижается, что снизит денежный поток от их экспорта;
- введение углеродного налога еще более снизит рентабельность экспорта;
- декарбонизация мировой экономики еще более снизит эффект от нефтегаза страны для властей.
Это не шуточки.
С 2018 г. доходы бюджета РФ от нефтегаза сократились почти на 3,8 трлн рублей!
Замены выпадающим доходам нет.
Вот и вынуждены власти выступать в роли луддитов.
Уже в 2021 году ЕС может ввести углеродный налог для импортных товаров, в том числе из России. О том, как крупнейшие российские компании намерены минимизировать потери, а также о подходах бизнеса к климатической политике “Ъ” рассказал совладелец ЛУКОЙЛа, заместитель главы комитета РСПП по климату Леонид Федун.
— Многие крупные западные производители нефти — Shell, BP — объявили о намерении стать углеродно нейтральными. Есть ли у ЛУКОЙЛа схожая цель?
— Сегодня климатическая политика является для Европы, а в перспективе для Америки и Китая одним из важнейших факторов развития экономики, на которую с учетом ограниченного потребления и стагнации традиционных рынков тратятся триллионы долларов. Через инвестиции в альтернативную энергетику искусственно создается новый сектор экономического развития. И, пытаясь удержать рост температуры (до 2100 года.— “Ъ” ) в пределах 1,5 градуса в соответствии с Парижским соглашением по климату, надо задать вопрос: в чем цель климатической политики? Мы боремся с ископаемым топливом или с ростом выбросов СО2?
В первом случае даже реализация всех запланированных в мире проектов ВИЭ (возобновляемых источников энергии.— “Ъ” ) не даст гарантии того, что температура на планете станет ниже. В то время как есть способы реально уменьшить количество СО2 в атмосфере. В первую очередь речь идет как о естественном поглощении этого газа лесами и другими природными экосистемами, так и об индустриальных системах его улавливания и последующей утилизации, так называемых CCUS (Carbon Capture Utilization and Storage).
Как Россия пытается выйти на новый рынок
России, обладающей самыми большими в мире лесными массивами и гигантскими запасами углеводородов, бессмысленно и крайне затратно ввязываться в гонку развития альтернативных энерготехнологий.
— А что, по вашему мнению, следует делать?
— Нужно в первую очередь развивать наши естественные преимущества — самые большие в мире территории лесов, земли и болот — природные резервуары CO2. Сейчас лес рассматривается только как ресурс для переработки. При этом гектар соснового леса поглощает примерно 1–1,5 тонны СО2 в год, тополь — 5–7 тонн, а такое дерево, как павловния,— вообще 30 тонн.
А с помощью современной биоинженерии можно разработать гибриды той же сосны, которые смогут поглощать 5 тонн СО2 и более.
Но прежде всего нужно провести реальную оценку способности лесов и земель на территории страны к поглощению углекислого газа, чтобы заявить нашим партнерам на мировой арене, что Россия может производить не только углеводороды, но и фактически систему очистки атмосферы Земли от СО2. Пока, по последним расчетам, которые проводились еще в начале 2000-х годов, поглощающая способность российских лесов — около 0,5 млрд тонн CO2 в год (хотя эта оценка вызывает большие сомнения: так, поглощающие способности лесов европейских государств, находящихся в той же климатической зоне, в четыре раза выше).
Вторым шагом должно быть изменение законодательства и создание специальных экосистем, которые позволяют собирать естественным образом и утилизировать СО2.
— Даже если Россия проведет подобную оценку, есть ли уверенность, что зарубежные партнеры будут готовы ее признать?
— Есть общепризнанные институты, например форум ООН по лесам, есть необходимые методики подсчетов. И выделять средства на проведение оценки нужно уже сейчас, потому что последние инициативы Европы в области декарбонизации предусматривают введение так называемого трансграничного углеродного регулирования (TCR), которое несет опасные риски для экономики России. Сегодня европейские предприятия платят миллиарды евро за выбросы CO2 ежегодно, причем стоимость все время растет. Сегодня это около €30 за тонну. В перспективе — €50 и более. Аналогичный углеродный налог в перспективе, скорее всего, введут США и Китай.
Для того чтобы избежать дискриминации внутренних производителей, европейские законодатели хотят обложить подобным налогом экспортеров, в первую очередь металлов и углеводородов. Поэтому мы предлагаем создавать специальные карбонопоглощающие системы в РФ, соразмерные по стоимости со ставками TCR, для проведения зачетов (offset).
То есть развивать лесное хозяйство и CCUS — систему улавливания и утилизации углерода, чтобы деньги оставались на территории России, а не уходили в бюджет ЕС.
Эта идея нашла понимание со стороны правительства. 4 ноября вышел указ президента РФ «О сокращении выбросов парниковых газов», по которому Россия должна сокращать парниковые газы с учетом поглощающей способности лесов и иных экосистем. Также в ближайшее время может появиться закон по адаптации российского законодательства к климатическим изменениям. Параллельно готовится документ по эксперименту в Сахалинской области, которая стремится стать углеродно нейтральным регионом.
Директор ВБ в РФ Рено Селигманн — о практических вопросах «зеленой» повестки в странеДиректор ВБ в РФ Рено Селигманн — о практич
Следующим нашим шагом должно стать создание российской ETS (Emission Trading System), которая будет действовать на добровольной основе. Ее принцип состоит в том, что если российская компания осуществляет проекты по утилизации и сокращению выбросов СО2, то она может предложить кому-то из экспортеров выкупить эти объемы для последующего зачета в рамках TCR стран-импортеров. Но, чтобы такая система работала, она должна быть адаптирована к специализированным стандартам и признана Европой. И это будет очень сложный процесс.
— Как будет определяться цена CO2 в рамках ETS?
— Ее будет формировать рынок. При этом биржа должна использовать современные механизмы, например блокчейн.
— Кто будет разрабатывать систему?
— Для обсуждения этой темы создан комитет РСПП, который возглавил Андрей Мельниченко (владеет «Еврохимом» и СУЭК.— “Ъ” ), я буду его заместителем. В комитет вошли представители практически всех крупных компаний, прежде всего экспортеров. Все они понимают проблему, которая возникает с введением трансграничного углеродного урегулирования. Мы уже рассматриваем некоторые варианты. Например, изучаем инициативы ряда мировых компаний по созданию так называемых карбоновых хабов. В России первый из них, надеюсь, будет создан на Сахалине.
— Что такое карбоновый хаб?
— Это экосистема по снижению выбросов СО2. Она включает меры по повышению энергоэффективности, созданию мощностей ВИЭ. Это может быть и строительство промышленных установок по утилизации СО2 и последующей закачки в пласт, в том числе при добыче углеводородов для повышения нефтеотдачи. Например, СО2 с наших НПЗ может улавливаться с помощью специального оборудования и транспортироваться на нефтяные месторождения. Также речь может идти о создании специализированных карбоновых ферм: мы можем высаживать ту же павловнию, а потом малые предприятия могут ее перерабатывать и продавать свою экопродукцию.
Очень важный вопрос — не просто посадить деревья, но и их утилизировать.
В России это очень большая проблема, поскольку только растущие деревья способны улавливать углекислый газ из атмосферы.
— То есть для вас экономический эффект будет в том, чтобы обменивать квоты по утилизации в зачет вводимых налогов на выбросы СО2?
— Именно так. Развитие карбоновых ферм и хабов в России, с одной стороны, позволит оставить деньги внутри страны, а с другой — даст возможность утилизировать значительные объемы парникового газа, производимого экспортерами. Если Россия это сделает, то сможет даже в будущем оказывать помощь другим странам. Кто-то торгует своей валютой, а Россия может торговать воздухом, очищенным от CO2, но для этого нужны совместные усилия бизнеса и государства, нужны политическая воля и инициативы.
— В какие сроки может быть создана ETS?
— Будет неправильно, если мы не сделаем ее до 2025 года, когда европейские антиуглеродные нормы уже могут коснуться российских экспортеров. К этому времени система должна быть не просто создана, а сертифицирована и признана Западом. Также нужно учитывать, что другие страны, в том числе Китай и Саудовская Аравия, уже разрабатывают подобные системы. Надо встраиваться в общий тренд, но делать именно независимую систему.
— Кто конкретно ее должен создавать и финансировать?
— Это задача бизнеса, но регулировать, сертифицировать и продвигать ее все равно должно государство.
— Есть ли какая-то возможность для российских экспортеров избежать взимания углеродного налога?
— Прежде всего, как только TCR появится, нам нужно будет судиться и доказывать, что она не соответствует нормам ВТО. Но, скорее всего, через три-четыре года ЕС все равно обоснует, что его требования правильные. Тем более что после смены президента США вернут в ВТО своих арбитров (сейчас их отсутствие блокирует разрешение споров в ВТО.— “Ъ” ). Но, так как на время рассмотрения в ВТО все требования замораживаются, мы должны успеть создать собственную систему торговли СО2, аттестовать ее и показать всем, что она является прозрачной и понятной для тех, кто заинтересован в экспорте, вместо того чтобы платить климатический налог Европе.
— Вы оценивали свои потенциальные затраты на оплату углеродного налога?
— Конечно. Для всех отраслей РФ, по оценке KPMG, на оплату налога потребуется €3 млрд в год в оптимистичном сценарии и €8 млрд — в пессимистичном. Для нефтяной и газовой промышленности — €1–3,5 млрд. Сами мы уже несем эти затраты по четырем нашим НПЗ в Европе.
Мы платим там существенные суммы, а будем платить гораздо больше.
Если разрешения на выбросы раньше амортизировались на 2,2% в год, то сейчас квота будет сокращаться значительно быстрее, то есть под ударом может оказаться вся европейская нефтепереработка. Так что это достаточно мощный стимул для того, чтобы заниматься климатической политикой.
— То есть вы не будете заниматься переходом на ВИЭ, о котором уже заявили многие крупные нефтяные компании?
— Будем. Но есть энергетическая трансформация, когда компании, в первую очередь европейские, будут превращаться из нефтегазовых в энергетические. Они обязаны это делать, потому что в отличие от нас у них нет другого выхода в силу политики ЕС и недостаточности конкурентоспособных ресурсов. Мы сейчас не видим смысла менять бизнес с доходностью 15% на бизнес с доходностью 5%. Но если придется, сделаем это.
— Насколько дорого будет стоить улавливание СО2 в России?
— Дорого. Если промышленно утилизировать 300 тыс. тонн в год, то строительство такой установки обойдется в $100–150 млн. Для большого завода, который выбрасывает около 4 млн тонн парниковых газов, это в разы больше. Но опять-таки в будущем цена на мощности утилизации CO2 будет быстро снижаться, как это происходило со сжиженным природным газом (СПГ).
— Сколько должна стоить тонна СО2, чтобы такие проекты были рентабельными?
— В Европе это около €50, а в России с учетом лесоразведения и создания гибридов деревьев с повышенным поглощением СО2, думаю, уже при €5–10 будет рентабельно. При этом у нас будет гарантированный бум в лесном хозяйстве.
— Даже при реализации этих планов, собираетесь ли вы повышать долю газа или ВИЭ в бизнесе ЛУКОЙЛа?
— Мы сейчас производим почти 400 МВт энергии из возобновляемых источников, мы номер два в России по гидроэнергетике и собираемся расширять ветропарк в Румынии и пр. Причем все наши проекты рентабельны.
Мы собираемся заниматься улавливанием СО2 и добывать и перерабатывать нефть с минимальным карбоновым следом. В то же время один из вариантов развития нефтяных компаний — переход на водород.
— Значит ли это, что вы будете сокращать экспорт нефти в Европу?
— Это неизбежно. Европейский нефтяной рынок будет сокращаться и к 2040 году может уменьшиться в два раза, согласно прогнозу ЕС.
— По газу прогнозируется аналогичное снижение?
— Падение будет, но не такое сильное, пока цена на газ будет низкой. В первую очередь они избавляются от угля. В ЕС планируется ввести норму о содержании водорода в метане до 5%, так что потребление традиционного газа может сократиться к 2040 году.
— Вы будете менять планы развития переработки в Европе?
— Нам нужно подстраиваться под то законодательство, в рамках которого работают наши активы. И, судя по «дорожной карте» Green Deal ЕС, они ради достижения углеродной нейтральности будут избавляться от целых отраслей. Так что, скорее всего, нам придется модернизировать наши заводы.
— Вы сохраняете планы по строительству нефтехимии как способу монетизации выросших объемов добычи газа?
— Мы будем реализовывать только те проекты, которые гарантированно окупятся до 2035 года. От планов по строительству гигантских нефтегазохимических комплексов мы отказываемся, потому что ситуация на рынке меняется и появляются технологии, которые позволяют сделать практически бесконечной вторичную переработку пластиков. За счет этого с рынка в будущем уйдет спрос на 3–5 млн баррелей в сутки.
— По расчетам МЭА, пик потребления нефти сдвинулся из-за пандемии и уже произошел в 2019 году. По-вашему, добыча действительно будет только снижаться?
— Мы оцениваем вероятность реализации сценария устойчивого развития (SDS) МЭА в 3% максимум. В мире более миллиарда автомобилей, из которых менее 5% электрические. Даже если к 2035 году только 50% всех продаваемых автомобилей будут с двигателем внутреннего сгорания, этот накопленный парк сохранится, плюс к ним прибавятся новые машины в развивающихся странах.
К концу следующего года спрос на нефть не вырастет до уровня 2019-го
Например, даже по сценарию SDS МЭА ЛУКОЙЛ к 2035 году сохраняет добычу на текущем уровне, поскольку все наши brownfield-проекты и значительная часть greenfield остаются рентабельными и при цене $40 за баррель. Именно такой ценовой уровень является точкой отсечения всех новых проектов. В радикальном климатическом сценарии выпадает значительная часть проектов глубоководной и трудноизвлекаемой нефти, а доля традиционных поставщиков — ОПЕК и России — может вырасти до 60% от общего производства.
У России останется ее место глобального поставщика энергии, поскольку, обладая конкурентоспособными запасами нефти и газа, она продолжит поставлять их на рынок, но при этом активно используя CCUS.
Спрос будет обеспечен за счет развивающихся стран и тех отраслей, которые не могут себе позволить экологические новшества.
— Если в рамках жесткого климатического сценария Россия и ОПЕК останутся основными поставщиками нефти, рынок всегда будет нуждаться в координации между ними?
— Однозначно. Сейчас практически 15 млн баррелей в сутки искусственно выведены с рынка, и, если не будет межправительственного регулирования, они вернутся, и случится шок, аналогичный тому, когда из-за временного развала ОПЕК+ Саудовская Аравия начала демпинговать (в марте.— “Ъ” ) и цены рухнули до отрицательных значений.
— Какой цены на нефть ожидаете вы сами?
— Мы исходим из того, что самый плохой сценарий — это $40, но объективно цена $50 за баррель является обоснованной.
— Означает ли такая цена, что возможность роста налогов для нефтяной отрасли исчерпана?
Корову можно положить под пресс, но больше она молока не даст.
Ее нужно кормить и поддерживать. Чтобы поддерживать добычу даже на низком уровне при цене $40, нужно вкладываться в технологии и тратить большие деньги.
— Может ли это означать запрос нефтяников на новые льготы? Раньше власти их давали при гарантированном росте добычи.
— Сейчас нужно, чтобы добыча хотя бы не падала, с учетом того, что через некоторое время тот резерв запасов, который есть у компаний, исчезнет. Все компании сократили бурение, а восполнять ресурсы надо так, чтобы это было рентабельно и не было в убыток государству. Поэтому необходим длительный и правильный диалог с правительством, и один из важнейших вопросов, которые нужно обсуждать,— адаптация к климатическим изменениям и создание эффективной налоговой системы для нефтегазового комплекса с тем, чтобы он при любых сценариях продолжал кормить Россию.
Интервью взяла Ольга Мордюшенко
Федун Леонид Арнольдович
Родился 5 апреля 1955 года в Киеве. В 1977 году окончил Ростовское высшее военное командное училище им. М. И. Неделина, в 1993-м — Высшую школу приватизации и предпринимательства. В 1993–1994 годах — генеральный директор АО «ЛУКОЙЛ-Консалтинг». С 1994 по 2012 год — вице-президент, начальник главного управления стратегического развития и инвестиционного анализа ОАО ЛУКОЙЛ. С февраля 2012 года — вице-президент по стратегическому развитию ПАО ЛУКОЙЛ. Совладелец компании (доля в 9,28% на 31 марта 2020 года). Владелец футбольного клуба «Спартак». Кандидат философских наук. В 2020 году занял 20-е место в списке богатейших россиян по версии Forbes с состоянием $6,3 млрд. Награжден орденами Почета, «За заслуги перед Отечеством» III и IV степени.
Трансграничное углеродное регулирование
Трансграничное углеродное регулирование (ТУР) — часть программы «Зеленый курс» по экологизации и декарбонизации экономики Евросоюза, представленной в декабре 2019 года. Регулирование предполагает введение пошлин на импортируемые в Европу товары, при производстве которых произошла значительная эмиссия углекислого газа и других соединений углерода. Сбор может составить $30 за тонну выбросов CO2. Согласно проекту бюджета ЕС на 2021–2027 годы, введение ТУР может обеспечить от €5 млрд до €14 млрд в год. Президент РСПП Александр Шохин оценивал стоимость ТУР для России до €6 млрд ежегодно. Предварительные сроки введения регулирования были обозначены 2023 годом, но для отдельных секторов экономики вступление в силу запланировано на 2021 год. По мнению экспертов, в наибольшей степени ТУР затронет сектора, производящие продукты нефтепереработки и кокс, а также горнодобывающую промышленность.
ПАО ЛУКОЙЛ
Company profile
Одна из крупнейших нефтегазовых компаний в мире, на которую приходится более 2% мировой добычи нефти и около 1% доказанных запасов углеводородов, вторая по объемам добычи нефти в РФ. Создана в 1991 году на основе разрабатывавшихся в СССР месторождений. Сейчас в России ЛУКОЙЛу принадлежат четыре НПЗ, два мини-НПЗ, четыре газоперерабатывающих завода. ЛУКОЙЛ осуществляет разведку и добычу в 14 странах. По данным на апрель 2020 года, доля президента ЛУКОЙЛа Вагита Алекперова в прямом и непрямом владении была 28,22%, доля вице-президента Леонида Федуна — 9,28%. Доказанные запасы ЛУКОЙЛа на конец 2019 года составляли по классификации SEC 15,77 млрд баррелей нефтяного эквивалента. Выручка за 2019 год снизилась на 2,4%, до 7,8 трлн руб. EBITDA выросла на 10,9% до 1,23 трлн руб., чистая прибыль — на 3,4%, до 640,2 млрд руб.
У термина колониализм множество определений. Есть среди них и такое: «колониализм – это форма прогресса отсталых народов». В Европейском союзе решили всерьез заняться приобщением дикарей к прогрессу через механизм «углеродного налога». Смысл его в том, что поставщиков товаров на рынки Объединенной Европы заставят платить Брюсселю за неудовлетворительное состояние экологии в их собственных странах. Подход настолько «изящный», что требует мозгового штурма от всех участников поставок в ЕС. Гипотетически можно фантазировать о том, что игроков вроде России это заставит изменить экономическую стратегию и государственную философию. Но более реалистичным выглядит сценарий, согласно которому Москва будет платить Евросоюзу за свою «нецивилизованность».
Об углеродном налоге в Европейском союзе говорили давно, но реальностью он стал только при Урсуле фон дер Ляйен во главе Европейской комиссии. Дама занялась реализацией «Европейского зеленого курса» с немецкой методичностью и последовательностью. И вот уже Дмитрий Медведев проводит расширенное заседание Совбеза РФ на предмет «что делать?»/
«Углеродный налог» вроде как должен начать свою полноценную работу в 2025 году, но ряд экономических секторов может подпасть под его действие уже в 2021-ом. Для России данный вопрос отнюдь не рядовой. Примерно 42% российского экспорта, где львиную долю составляют энергоносители, приходится на рынок Объединенной Европы. Конкретных новых налоговых цифр и тарифов никто не знает, поскольку европейские чиновники еще сами по ним не определились. Однако здесь важен сам принцип.
Принципиальный момент как раз в том и заключается, что европейские производители, вынужденные пользоваться дорогой электроэнергией из возобновляемых источников и соблюдать жесткие экологические стандарты Евросоюза, получат протекционистскую поддержку со стороны общеевропейских структур. То есть производители металлов либо бензина из государств с нежестким экологическим законодательством на общеевропейском рынке будут уравнены с местными игроками через механизм «углеродного налога». В итоге европейский производитель получит защиту, а объединенный бюджет дополнительные доходы. К тому же Евросоюз недавно потратился на 700 млрд евро из-за коронавируса, а значит эти расходы должен кто-то возмещать. Сейчас уже ясно, кто это будет.
«Углеродный налог» направлен отнюдь не только на страны вроде России или Казахстана. Американский СПГ автоматически подпадает под его действие. Дело в том, что сжиженный сланцевый газ из США куда более «углеродоемок», чем СПГ из Катара, например, а потому и налоги для него должны быть выше. Сегодня в Вашингтоне слишком заняты «разборками» между демократами и республиканцами, плюс торговая война и геополитическое противостояние с Китаем набирают обороты. Но как только в Белом доме обоснуется победитель и сможет перевести дух, ему предстоит много и глубоко думать над «сюрпризом от Урсулы». США вышли из Парижского соглашения по климату, а потому аргументов в споре с Евросоюзом у них еще меньше, чем кажется на первый взгляд.
Дмитрий Медведев уже назвал «углеродный налог» ЕС «скрытым протекционизмом под очень благовидным предлогом». Однако для Кремля главный вопрос лежит в плоскости что предпринять в условиях надвигающейся проблемы. Учитывая то, как форсировано брюссельская бюрократия продвигает «углеродный налог» в жизнь, приближается он совершенно неотвратимо.
Кремлевское руководство в лице Владимира Путина, Дмитрия Медведева и Михаила Мишустина не подавало признаков готовности к модернизационному проекту в общероссийском масштабе. Как провалы в космосе не заставили Дмитрия Рогозина эффективнее руководить космической отраслью, так и «углеродный налог» Евросоюза вряд ли побудит Москву к смене экономической парадигмы. Скорее всего, РФ будет постоянно торговаться с ЕС из-за размера углеродных пошлин по конкретным позициям товаров в определенные промежутки времени. Если в Европе в данный конкретный момент зима холодная и газа нужно больше, Европейская комиссия будет снижать ставку налога, если газа в хранилищах полно – тогда повышать. Кто диктует правила экономический игры на оси «Москва – Брюссель» уже давно известно.
Российские нефтяные компании ставятся в крайне сложное положение. Им нужно добывать нефть, платить налоги внутри страны, оплачивать «углеродный налог» Евросоюза, модернизировать свое производство (в том числе для того, чтобы сокращать «углеродный налог»), выплачивать дивиденды акционерам. А цены на «черное золото» отнюдь не комфортные. Аналогичные проблемы у газовиков, металлургов, угольщиков и других производителей с высокой «углеродоемкостью» конечной продукции. Отсутствие модернизационного проекта внутри России не дает им пространства для экономического маневра, сверх меры привязывая к рынку Объединенной Европы.
По факту, «углеродный налог» – это всего лишь пилотный проект для новой стратегии в хозяйственной политике Евросоюза. После того, как все технические моменты с новой моделью налогообложения будут решены, Брюссель начнет брать деньги за использование детского труда при сборе хлопка, использование труда заключенных при производстве какой-либо конкретной продукции… Из сегодняшнего дня уже не кажется фантастикой, что Казахстан заставят платить в бюджет ЕС за загрязнение Каспия или плохое состояние мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави, как объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Гипотетически можно отказаться от рынка Европейского союза и искать другие, но пока не похоже, чтобы они откуда-то взялись. Почти все внутренние модернизационные проекты Казахстана из серии «обнять и плакать». Система образования продолжает деградировать, разрушая не только фундамент знаний и навыки социализации, но и физическое с психическим здоровье школьников. С таким человеческим капиталом скоро ничего невозможно будет построить даже при наличии проявленной политической воли государственного руководства (которой пока тоже нет; декларации не считаются).
В итоге Казахстан попадает в разряд государств, которых ЕС принудит платить налог «за нецивилизованность». Если бы в Брюсселе реально рассматривали вероятность варианта, при котором Россия или Казахстан могут встать на наукоемкий, инновационный путь развития и, как результат, перестанут снабжать Объединенную Европу дармовыми энергоносителями, то однозначно не форсировали бы введение «углеродного налога». Значит, еврокомиссары уверены, что «папуасы» к прогрессу органически непригодны и предпочтут «откуп» своему развитию. С американцами им будет сложнее, однако европейская бюрократия уже много раз демонстрировала свою способность к гибкости, маневру, засадам и обволакиванию, которые надежно компенсируют даже очень мощные лобовые удары администрации Дональда Трампа. Неоколониализм рулит, потому что правящие элиты в разных государствах неравноценны.
© ZONAkz, 2020г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.
Читайте также: