Шкурная пошлина в сибири
Опубликовано: 25.04.2024
религия, быт, промыслы, фольклор…
Как собирался ясак. Оценка мехов. Что было с пушниной дальше
Как уже было отмечено выше, ясак являлся главным источником дохода меховой казны. Каков же был механизм ясачного сбора? По наказам сибирским воеводам нам известно, что существовали ясачные сборщики, которые посылались воеводой за ясаком; впрочем, несколько позже ясачные люди, жившие недалеко от города, могли сами приносить ясак. Обычно для сбора посылались «лутчие» служилые люди, а с ними один или два целовальника из торговых или промышленных людей (Наказ Аф. Фил. Пашкову на воеводство в Даурской земле, 1665 г.). При этом воеводам предлагается посылать грамотных служилых людей, которые могли бы давать ясачным людям «отписи», т. е. удостоверение в получении с них положенного количества мехов.
Правительство требовало также, чтобы ясак собирали «ласкою и приветом, а не жесточью и правежом» (Наказ якутскому воеводе кн. Якову Волконскому и дьяку Елчукову, 1670 г.; Отписки тобольских воевод, 1629 г.). Служилым людям, отправлявшимся за ясаком, было воспрещено брать с собой какие-либо товары для мены на мягкую рухлядь; как только они возвращались в острог, их подвергали обыску — нет ли при них «собинной» мягкой рузляди: если таковая оказывалась, то ее «имали на государя». В начале XVII в. наказание было строже — «в 1603 г. велено бить батожьем и кнутами тех ясачников, у которых найдут по обыску меха»
Так мягкая рухлядь попадала к воеводе, который должен был отдавать приказ торговым и промышленным людям разбирать ее — «лутчий зверь к лутчему, а середний к середнему, а худой к худому; а разобрав, велети ценить торговым же и промышленным людям тамошнею сибирскою прямою ценою и, запечатав тое рухлед государевой печатью, велети писати той рухледи ценовныя росписи, да к тем ценовным росписям ценовщикам руки прикладывати… (и) посылати ко государю… в Москве. А на Москве… являтися в Сибирском приказе» (Наказ Аф. Фил. Пашкову на воеводство в Даурской земле, 1665 г.). К этому следует прибавить, что «ценовщики должны были не только оценить отсылаемый товар, но и сшивать шкурки в пары, вязать в сорока… а без цены никакой мяхкой рухледи не присылать».
Правительство требовало также, чтобы на каждой шкурке была надпись — ясачная ли она, поминочная или пенная, с хвостом или без него (последнее — против злоупотреблений, чтобы хвосты не отрезали в дороге). Все звери, отсылаемые в Москву один раз в год, должны были быть хорошего качества, «а не худые и не плелые и не драные». В Москве ясачную мягкую рухлядь вновь разбирали, проверяли — все ли есть, и оценивали уже московской ценой; на местах сбора ценили сибирской — более низкой.
Воеводы старались оценивать меха как можно ниже; этим они доказывали правительству свое служебное рвение. Если сибирская цена казалась в Москве слишком высокой, то воеводе делали выговор и грозили из столицы тем, что в следующий раз «уценка доправлена будет на них — воеводах и ценовщиках» (Царская грамота верхотурскому воеводе Дм. Протасьеву, 1695 г.). Как велика была разница между этими двумя оценками? Буцинский говорит, что в среднем на 500 руб. товара было прибыли в Москве 100 руб. То же встречаем мы и у Оглоблина. Впрочем, разница доходила иногда до 200, 300 и даже 500 рублей, т. е. случалось, что сибирская оценка была вдвое ниже московской. Сохранилась, например, челобитная тарских ясачных людей 1626 г. о том, что ценовщики всех красных лисиц и куниц поголовно оценивают по 5 алтын, в то время как купцы дают за красную лисицу 3 гривны, а за куниц по полтине.
Также к ясаку, как источнику пополнения меховой казны, необходимо прибавить десятинную таможенную пошлину, которая уплачивалась купцами. С пушного товара полагалось брать десятого зверя. При оживленной торговле мехами такая пошлина имела громадное значение для накопления мехов в правительственных руках. Эта таможенная мягкая рухлядь отправлялась в Москву вместе с ясачной — средним числом Сибирь ежегодно доставляла в казну мехов на сумму от 70 до 100 тысяч рублей в XVII в.
Из вышеизложенного видно, какими огромными богатствами обладала царская соболиная казна, благодаря чему свободно конкурировала с частной торговлей. Огромное большинство получаемой мягкой рухляди казна продавала при помощи гостей. Продажа происходила большими партиями и по мелочам. С иностранцами велась оптовая торговля. Правительство часто высылало меха на ярмарки; так, оно отправляло их на Свинскую ярмарку, в Астрахань, в Архангельск; вывозило оно мягкую рухлядь и в восточные страны — в Персию и Бухару, а также в Китай. При столкновении на рынке с частной торговлей мехами казна редко проигрывала благодаря тому, что прибегала к стеснительным мерам, о которых говорилось выше.
Продажа шла и по мелочам. Существовали в Москве особые казенные лавки, где происходила торговля мехами. Встречаются записи в «Приходной книге денежной казны»: «Сент. в 3 день. Шапочного ряду у шапочника у Богдашки Иванов за пять россамак да за два волка, три рубли 20 алтын». Наряду с такими мелкими записями попадаются и другие: например, просьба гостя Светешникова о продаже ему мехов на 10000 рублей. В «приходных книгах» есть указания на то, что бояре часто брали меха в долг: такие «доимки» встречаются на боярине Ив. Ник. Романове — в 34 руб. 26 алтын 4 деньги, на боярине князе Черкасском — 58 руб. 10 алтын и т. п. Часто за товары, привозимые в казну, эта последняя платила мехами. Де-Родес передает, что если меха не находили себе достаточного сбыта и их накоплялось в сибирском приказе слишком много, то меха эти оценивали и раздавали гостям, которые должны были выплатить назначенную сумму в течение года.
Пушной товар шел из казны вместо государева жалования, причем Кильбургер передает такую версию: меха, идущие вместо жалования, оцениваются очень высоко, почему получающие их много теряют. Государь часто раздавал меха в качестве подарков за службу. Последнее применение меховых товаров — посылка их, как подарков, различным властителям и сановным лицам в иностранных государствах. Далее мы рассмотрим частную пушную торговлю и пошлины, взимаемые с купцов, а также методы контрабанды.
По материалам: д-р географических наук Яницкий Н. Ф. «Торговля пушным товаром в XVII в.», 1912 г.
Удача улыбнется вам!
Место одной из ассоциаций, возникающих у иностранца при упоминании России, давно и прочно занял холод. И плевать, что этот самый иностранец никогда в жизни у нас не был, и саму страну видел только в школе на карте (в лучшем случае). Холодно. Пьяный медведь в ушанке играет на балалайке, а покрытая снегом матрешка завороженно вслушивается в плясовую. Долгие, суровые русские зимы для непривычных гостей становились настоящим испытанием.
Что вспоминали те, кому "посчастливилось" приехать к нам зимой? Лютый холод. Это не метафора. Замерзали гонцы, несущие срочную весть, падали замертво крестьяне, бредущие на торги в город, скоморохов и калик вдоль дорог находили — не счесть. И все же справлялись русские люди, издревле находили способы защиты от холода: теплые избы, горячая еда, и, конечно же, меха.
Утепляли все. Это и одежда, и обувь, и санные полости, и ковры. 
Помню, читала одну художественную книгу, так там ведун всю зиму укладывался на уличный ночлег, закутавшись в медвежью шкуру. А вот еще интересный факт: когда Ярослав Мудрый выдавал замуж свою дочь, красавицу Анну, помимо прочего в приданом числилось несколько возков с ценными мехами.
Пушнина всегда была своеобразной валютой. Ею рассчитывались за товар, ею платили налоги. Ясак — налог, взимавшийся мехами; изначально в казну поступал лисий, бобровый, соболиный, куний и прочие виды меха, и сбор до 1739 года представлял собой довольно беспорядочный процесс. Государство решило как-то систематизировать это дело, и с той поры ясак брали только соболем. Нет соболя? Давай другой мех. Нет другого? Тогда по три рубля за штуку соболиной шкурки. Сборщики не зверствовали: если соболь в этой местности не водился, то на ясак шла другая "рухлядь". За каждой волостью закрепили определенное количество того или иного меха, который ее охотники должны были добыть. Если окладной зверь не попадался, то разрешено было менять на то, что есть. Так или иначе, казна всегда пополнялась. Тому способствовали и заложники из семей инородцев, проживающих в ясачных волостях. На словах инородцами считали всех жителей империи неславянского происхождения, но в документах все было разложено по полочкам: киргизы, горцы, самоеды и прочие народы причислялись каждый к своей категории (кочевые, оседлые, бродячие). Вплоть до Нового времени пушнина приносила до 20% ежегодных доходов казны.
Пушниной платили жалованье и выражали благосклонность или преданность. Михаил Федорович Романов отправил дар правителю Персии: соболей в золотых клетках; живые зверьки ценились не меньше, а для шаха и вовсе были иноземной диковинкой.
Что входило в понятие "пушнина"? Кроме перечисленного, это были горностай, чернобурка и бобер. С XVI века пошла мода на волчьи шкуры, особенно ценились участки с брюха, горла, и хвосты. Это из дорогих. Подешевле — на выбор, песцовые, беличьи, рыжие лисьи, заячьи шкурки; не гнушались кроликом и степным котом. Довольно редко в центральной полосе встречались шкуры белого медведя: они стоили дороже бурого меха, но их было гораздо сложнее добыть. Весомого значения в общем количестве пушнины белый медведь не имел.
При оценке меха обязательно учитывали сезон, в который был убит зверь: если его добыли во время линьки, то толку от него не будет. Непрочный, он быстро облезет и потеряет всю красоту, поэтому и оценивали его дешево. Лучшей считалась шкурка. добытая в начале зимы: к этому времени звери уже перелиняли. Кроме того, брали во внимание и возраст добычи: это тоже влияло на итоговое качество. Состояние самого меха оценивалось по товарным свойствам волосяного покрова: достаточной ли он густоты и длины, хорошо ли блестит, насколько прочен. Примерно так же исследовали мездру, и собственно шкурку. Кроме того, на качество влияет наследственность, регион обитания, питание. Сортировали мех по цвету, длине волоса, размеру и общему качеству. Сейчас большинство видов пушнины делят на три сорта, только песцовые — на 4, а бобровые, собольи и шкурки выдры — на два. Есть разделение и по сезону добычи: зимние (первый сорт), позднеосенние или раннезимние (второй). К нестандартным относят летние и раннеосенние. В Великом Новгороде XIV века была строго запрещена летняя охота на пушных зверей, со временем сие указание кануло в Лету. Любой недостаток волоса, либо мездры, либо шкуры — дефект, из-за которого цена меха существенно снижается, но мастера-охотники могли поймать зверя так ловко, что на шкурке не оставалось никаких следов.
Меховое изделие выполняло не только "обогревательную" функцию. Впрочем, как и сейчас: шуба из натурального меха во все времена считалась признаком зажиточности своего владельца, его солидного положения в обществе и прочих примет успешного человека. Необычной была еще одна роль: мех служил оберегом от злых сил; видимо, русичи переносили свойства зверя на его шкуру. Главное, верить, что оно помогает: остальное приложится.
Цена, на мой взгляд, была заоблачной. Возьмем все те же XIV-XVI века. На один рубль в Москве можно было купить сотню кур, или почти два пуда пшеницы. Шуба из овчины стоила до 40 копеек. А одна соболиная шкурка — 90 копеек. Безвестный, но от этого не менее гениальный купец за 14 соболей содрал с австрийского дипломата Герберштейна 600 рублей, и это при том, что посол еще и сбил цену с изначальной ставки в 900 рублей! Конечно, можно сделать немцу скидку за незнание рынка и стоимости меха, но мне кажется, что он все же чересчур промазал.
Мастера-скорняки, соблюдая "сортовой баланс", создавали свои изделия из кусочков разных шкур, взятых с одного участка. Отсюда пошли названия этих вещей: черевичьи (живот), хребтовые, лапчатые, горлатные и прочие. Упоминается множество конкретных вещей с использованием той или иной части, например, детские хвостовые шапки.
Богато украшенные вещи передавались по наследству, и хранились в семье как реликвии. Простой же народ особо не мудрил и ходил в овечьих шубах: шкуры, из которых они были пошиты, редко выделывались качественно. Тканью их тоже не покрывали. Грубо — шкура мехом внутрь; отсюда и европейская байка о том, что в России народ ходит в шкурах. Дремучий, мол. А о том, что их посла ободрали, как липку, за эти самые шкуры — молчок. Более зажиточный люд тоже носил овчину, но их шубейки были красивыми, аккуратными, часто с вышивкой или тесьмой, украшенными самоцветами. Верхняя ткань таких шуб называлась аксамит — плотное, узорчатое шелковое полотно с небольшим ворсом, напоминающее бархат. В его основе лежало шесть нитей: две основных и четыре уточных. Такая плотность была нужна для того, чтобы ткань выдержала золотую или серебряную прошивку узора. Если брать более глобальное значение. то аксамитом часто называли любую драгоценную ткань.
Особняком стояла одежда сильных мира сего. По сохранившимся фрагментам записей историки установили количество зимнего платья Ивана Грозного: 25 пар, разных видов, и кроме того — 17 шапок. Богато одаривали наши правители знатных заграничных гостей, а вот рядовому европейцу ради русских мехов приходилось доставать все заначки. Наша страна была монополистом во всем мире. Только из Великого Новгорода иноземные купцы тысячами вывозили беличьи, рысьи, лисьи, соболиные и прочие шкуры. В XV веке мода вносит коррективы, и тот же Новгород начинает поставлять уже волчьи, песцовые и медвежьи меха. Москва сбывала более ценный товар.
Интересные факты:
Мех черной лисы в XVI веке ценился выше всех остальных. В Тобольске его продавали так: засыпали шкуру-чулок серебром. Сколько монет поместилось — столько за лису и отдавали.
XVI-XVII века: украинские торговцы очень интересовались песцом. Как говорится, в торговле два дурака: один продает, а другой покупает. Столичные умники, пользуясь неумением приезжих распознать подделку, массово сливали под видом песцовых шкур крашеного зайца. А вот львовский купец, некий Брагнович, купил в России около 500 соболей и несколько десятков других шкур. По пути домой уплатил бесчисленное количество таможенных пошлин, по прибытии все привезенное распродал, получил примерно 4300 злотых. Для сравнения: высококлассный мастер-ремесленник в неделю мог заработать до 7 злотых.
И самое интересное, на мой взгляд. Соболь ценился везде: и в центральной части России, и в Европе. Везде, кроме регионов, где он являлся привычным зверем: Дальнего Востока и Сибири. Местные охотники с радостью меняли несколько шкурок на хороший железный котелок.
С XVII века добыча пушного зверя приобрела массовый, губительный для животных характер: началось самое настоящее браконьерство. Популяции ценных животных (например, калан — в этом же веке на него только начали охоту, и чуть не вывели поголовье подчистую) резко упали, некоторых — вовсе исчезли (дикая лошадь, зубр). Ситуация наладилась только в СССР. Была отрегулирована система добычи пушнины, введены запреты на некоторые виды, проводились подкормки, животных расселяли и старались восстановить их нормальное поголовье. Итогом стало максимальное количество соболиных шкурок за всю историю сибирской охоты: 200 тысяч за год. До 1940 года пушнина была в тройке экспортных товаров, вместе с пшеницей и нефтепродуктами: СССР снова вывел промысел на уровень мирового лидера. Меха приносили казне до 60 млн. рублей в год. С развалом СССР разруха пришла и в эту отрасль: добывающие артели частично упразднили, перестали закупать шкурки у охотников. К тому же закупочная цена меха сильно упала: разного рода кризисы, нарастающая популярность искусственных изделий дали о себе знать. Только с 2000 года на пушной промысел снова обратили внимание. Аналитики высказали предположение, что к 2018 году российский рынок пушнины составит почти 12 млрд рублей… Только вот покупать мы все равно будем у Китая: так как в отечественное производство нет достаточного количества инвестиций, страна не может сама себя обеспечить нужным объемом продукции.
Известен царский указ 1653 года о ссылке воров и разбойников в Сибирь. Нерчинский острог ещё не был построен, месторождения серебра не найдены, рудники не открыты, но от воров и разбойников избавлялись, отправляя их в Сибирь. Пока в Западную.
Каторга возникла вместе с рудниками и серебром…
28 лет, начиная с 1676 года, длился процесс организации добычи и вы-плавки отечественного серебра. Наконец, в 1704 году первый сереброплавильный завод империи был открыт. Поначалу он назывался Аргунским, через 15 лет переименовали в Нерчинский.
Примерно с этого времени и начинает действовать знаменитая Нерчинская каторга со своими рудниками и тюрьмами. Одно от другого неотделимо.
С открытием сереброплавильного завода стало очевидно, что Сибирь окончательно стала российской. Тем более, что в 1703 году Пётр Первый принял делегацию 14 родов хоринских бурят-монголов и законодательно, навечно, закрепил за ними земли вплоть до монгольских границ в надежде, что самое многочисленное монгольское племя России поможет удержать пустынные, но богатые сырьём территории. Но, тем не менее, Даурскую землю надо было заселять оседлыми, а не кочевыми, людьми.
Первый указ о высылке «в Дауры» был издан в 1722 году. Назывался он «О ссылке преступников в Даурск на серебряные заводы». Что характерно: с жёнами и детьми. Туда же вместе с преступниками были высланы 300 семей, которые должны были выбрать удобные для хлебопашества земли. Каторжные должны были идти в подземелья, а крестьяне, приписанные к за-воду, пахать землю.
Поначалу серебряными рудниками, заводами, мастеровыми, крестьянами и ссыльнокаторжными управляли из Нерчинской горной конторы.
В 1743 году на рудниках числилось 90 каторжан.
Число каторжников резко возросло после 1754 года: правительство империи заменило смертную казнь на каторгу, которая называлась «вечными работами» на рудниках.
В 1758 году появилась Нерчинская горная экспедиция. В 1760-х годах на Нерчинские рудники следовали уже до 1000 каторжан в год.
Помимо обычных убийц и воров на каторгу прибывали экзотичные личности, вошедшие в историю.
Из имеющихся документов нам известно, что на Нерчинских рудниках в 1760-х годах затерялись следы двух самозванцев, именовавших себя Петром III. Первый самозванец – Гаврила Кремнёв, который появился в 1765 году в Воронежской губернии и объявлял себя в деревнях неким капитаном, а позже чудом выжившим Петром III. Естественно, его поймали, выжгли на лбу клеймо «БС» - «Беглец и самозванец» и отправили на вечные работы в Нерчинские рудники. Вторым самозванцем тоже был солдат, Пётр Черны-шов. «Объявился» он на Украине, в Изюмском уезде. Был пойман и тоже отправлен на Нерчинские рудники. Но в отличие от первого самозванца, Чернышов убеждал каторжников, что он действительно Пётр III. Местные люди несли ему баранину и прочую снедь, а потом и вовсе устроили побег. Но каторга – всё Забайкалье, и не местному человеку, скрыться невозможно. Чернышова поймали, принародно высекли и отправили в Мангазею. По дороге он умер.
В числе народов, заселявших Сибирь, были и поляки. Часть из них относилась к ссыльнокаторжным с XVIII века. Так на Нерчинские рудники в конце 1760-х и начале 1770 годов были отправлены сломленные Барские конфедераты, после чего появилась возможность первого раздела Речи Посполитой. В 1794 году на Нерчинские рудники были отправлены участники восстания под предводительством Т. Костюшко.
В 1773 году в Даурскую землю прибыли сосланные сюда участники пугачёвского восстания – яицкие казаки. Ими основано несколько населённых пунктов Забайкалья: Чащино-Ильдикан, Калга и, возможно, другие. Писатель Константин Седых в биографии подчёркивал, что мать его происходила из яицких казаков, отправленных на каторгу после пугачёвского восстания.
Таковы типы известных каторжников XVIII века.
5 января 1787 года Екатерина Вторая подписала указ, согласно кото-рому Нерчинские заводы передавались Кабинету Его Императорского Величества. Известные и оставшиеся в истории наименования тюрем, которые бы-ли закреплены за каждым заводом: Петровск-Забайкальская, наиболее удалённая от всех остальных, далее уже скученно, ближе к Шилке и Аргуни – Казаковская, Мальцевская (женская), Кутомарская, Кадаинская, Карийская, Александровско-Заводская, Алгачинская, Акатуевская, Горно-Зерентуйская.
Тюрьмы эти называли казематами.
Вместе они стали называться Нерчинской каторгой.
Горно-Зерентуйская каторжная тюрьма возникла в 1739 году, Кутомарская – в 1889 году. Между этими датами возникали все остальные казематы Нерчинской каторги.
У каждого каземата – своя история и свои обитатели.
За много лет скитаний по родному Забайкалью мне довелось побывать на развалинах каждого из них…
На снимке Петра Бондарева: Нерчинский Завод. Зима 2003 года.
«Наверное, это какая-то деталь, оставленная в поле после ремонта, а затем запаханная» – подумал Семен Алексеевич, когда лемех плуга, тянувшийся за идущим впереди «Кировцем», вывернул из земли нечто громоздкое. И вдруг в глаза бросились клочья ослепительно белой бересты, веером рассыпавшейся на вывернутых черных земляных пластах. «Откуда она тут, в открытой степи?» – Семен Алексеевич сошел с трактора и, ухватившись за массивные торчавшие дужки, вытянул огромный котел, изготовленный из красной бронзы…
Клад – это манящее и тревожащее воображение слово – вызывает у обычных людей массу стандартных, хотя и романтических ассоциаций: пираты, капитан Кидд, «сундук мертвеца», набитый золотом… Археологи и историки более сухи и точны в своих определениях: клад – комплекс предметов, намеренно сокрытый в землю после определенного процесса его собирания.
Древние клады относятся к одним из наиболее интересных и информативных археологических и исторических источников в мировой и отечественной археологии. На обширных территориях от Среднего Енисея до Верх-ней Оби обнаружены десятки кладов, среди них Июсский, Косогольский, Знаменский, Ново-Обинцевский, клад у Черной речки в окрестностях г. Томска. Наиболее древние из кладов, обнаруженных в Южной Сибири, относятся к эпохе мезолита, однако большая часть их приходится на эпоху металлов, особенно на период раннего железного века.
Сокровище «Сундука»
Открытия обычно делает тот, кто способен увидеть необычное в привычном и повседневном. Июсский клад был обнаружен в 1970-х гг. С. А. Фефеловым, рабочим Июсского совхоза в Хакасии, при обработке поля около небольшого озера Сарат. Когда Семена Алексеевича через несколько дней после этого особого в его жизни события спросили, что подтолкнуло его подойти к тому месту, где залегал «клад», то последовал неожиданный ответ: «Береста». Было, однако, чему удивиться.
Поле это, расположенное в 30 км от поселка Июс, распахивалось в течение уже многих лет. И когда лемех плуга, который тянул за собой идущий впереди «Кировец» сына Фефелова, Владимира, вывернул нечто громоздкое и металлическое, то Семен Алексеевич вначале не обратил на это внимания. Но потом бросились в глаза клочья ослепительно белой бересты на черной земле. «Кировец» старшего Фефелова остановился рядом со странной находкой, и Семен Алексеевич вытянул из земли бронзовый котел. В нем оказались более сотни разнообразных предметов (в том числе более десяти крупных бронзовых пластин с причудливым узором), часть кожаной сумки и что-то похожее на остатки берестяного туеска, кусочки которого и рассыпал по кромке вспаханного поля плуг сына…
Найденный клад, состоящий из многочисленных бронзовых предметов искусства так называемой тагарской эпохи (VIII—III вв. до н. э.), для археологов – находка неслучайная. Вся округа горы Сарат, оконтуренная правым берегом очень крутой излучины реки Белый Июс, насыщена большим количеством разнообразных памятников (могильниками, наскальными изображениями, «поминальни-ками» и т. п).
На восточной окраине горы Сарат размещается одно из самых известных скальных астросвятилищ, названное местным населением «Саратский Сундук». Сама гора Сарат входит в границы своеобразного природного региона «Сундуки», расположенного в пограничье горно-таежной зоны Кузнецкого Алатау и степей, а также топких болот и озер междуречья долин Июса и Енисея. Судя по открытым в зоне «Сундуков» многочисленным высокогорным святилищам и живописным скальным храмам, долины рек Белого и Черного Июса в районе их выхода из теснин хребтов Кузнецкого Алатау, следует, очевидно, воспринимать как крупнейший культово-религиозный центр севера Хакасии времен финала тагарской эпохи (V—I вв. до н. э.).
Священные атрибуты
Июсский «клад» – совершенно уникальная по полноте и разнообразию подбора и превосходной сохранности коллекция предметов искусства из бронзы. Благодаря ему стало возможным, наконец, разрешить самую сложную, и в то же время кардинальную по важности, проблему истинного назначения ажурных бронзовых пластин — изделий художественного литья, известных ранее по другим находкам. Большинство из них было определено как поясные бляхи, что стимулировало основное внимание исследователей к способам крепления таких пластин на одежде. На вопрос же о том, кому они могли принадлежать,
исследователи обычно ограничивались предположениями, что владельцы таких поясов занимали, очевидно, в древнем обществе какое-то особое высокое социальное положение.
Однако специфический подбор подобных предметов в Июсском кладе, соединенных с помощью превосходно сохранившихся кожаных ремешков, не оставляет сомнений в том, что они представляют собой металлические детали священного одеяния первобытного жреца. Такие изделия действительно нашивались на одежду или подвешивались к ней, но функции их отнюдь не определялись лишь необходимостью свести вместе полы одежды или концы пояса. Так же, как и разного рода металлические предметы на сибирских шаманских костюмах, хранящихся в этнографических отделах музеев, они несли, прежде всего, значительную смысловую нагрузку. Пластины олицетворяли образы (а при ударах между собой – и «голоса») духов, а также лики небесных светил, и, в первую очередь, – переменчивой, то «умирающей», то «воскресающей» луны.
Сама июсская находка, строго говоря, является не «кладом», а комплектом вещей умершего жреца, предназначенных для его священнодействий. Последние совершались, очевидно, около святилищ-храмов, вроде тех, что были открыты недавно в районе поселка Июс. Найденный среди атрибутов жезл с навершием в виде фигуры горного козла свидетельствует о том, что жрец с берегов Июса мог принадлежать к одной из самых высших категорий служителей древних культов. Считалось, что такой священный посох-жезл мог «при желании» переносить его владельца, как по мановению волшебной палочки, в места, доступные лишь избранным, – в глубины бездонного голубого неба, обитель светлых духов, и в мир мертвых – в мрачные бездны преисподней.
Мир, «отраженный» в акинаке
Одним из наиболее значимых предметов в Июсском кладе является бронзовый кинжал – акинак. Его перекрестье (рукоять – клинок) выполнено в виде объемных, двусторонних протом (от греч. protome – передняя часть, скульптурное изображение передней части животного) головы кабана, навершие рукояти – двумя объемными фигурами кошачьих хищников, пантер. Общий зооморфный декор на кинжале выполнен таким образом, что для его обозрения и восприятия клинок должен быть расположен острием вверх. Эта особенность достаточно редка для колющего оружия скифского времени. Чаще всего в кинжалах, декорированных в скифо-сибирском зверином стиле, украшение рукояти воспринимается в «правильном положении» лишь при расположении кинжала в ножнах на поясе, т. е. клинком вниз.
Длина рукояти июсской находки соотносится с длиной клинка по «золотому сечению». Помимо того, в «золотом сечении» соотносятся: рукоять с навершием и клинок с головами кабанов; высота втулки навершия и высота фигур животных; размеры фигур пантер (длина обеих фигур пантер) и втулки; длина обеих голов кабана и ширина рукояти.
При анализе художественной структуры кинжала обращает на себя внимание целый ряд особенностей. Во-первых, фигуры противоборствующих животных не составляют единую композицию смертельной схватки извечных соперников, столь типичную для сцен «терзания» скифо-сибирского звериного стиля. Они четко отделены друг от друга, как бы разведены рукоятью, размещаясь на разных уровнях изделия. Облик персонажей также отличается: головы кабанов воинственно подняты, а у пантер опущены, что не совсем обычно для хищников. Хотя такое положение головы может соответствовать моменту выслеживания добычи и подготовки к нападению.
Пространственное размещение фигур животных отличается своеобразием: объемные звериные изображения даны в специфической горизонтальной проекции. Кабаньи протомы, имея одно (общее на двоих) ухо, показаны одновременно как бы с двух (левой и правой) сторон; некоторые тела пантер перекрывают тела соседствующих хищников примерно на 2/3. Благодаря такому расположению животных при вращении кинжала в противоположную сторону создается впечатление, что фигурки как бы двигаются друг за другом. Эта особенность изображения пантер при их объемно-скульптурной моделировке отражает, вероятно, круговое бесконечное движение хищников. Образы же, расположенные в верхней части (головы кабанов) – статичны.
Кинжал оформлен так, что для нормального восприятия его украшения острие лезвия должно быть направлено вверх вместе с кабаньими фигурами на перекрестье. Тогда на спины пантер налегает тяжелым грузом трубчатая втулка, гнездо для рукояти и сама рукоятка кинжала. Схожее композиционное оформление характерно для оснований колонн храмовых и административных комплексов у хеттов и ассирийцев.
Образ кошачьего хищника, явно соотносимый в представлениях древних индо-иранцев с так называемым Нижним миром, задает вполне определенную смысловую нагрузку расположению головы кабана. Этот персонаж, стилистически и физиологически сочетающий в себе признаки плотоядного и копытного, является своеобразным посредником между Нижним и Верхним мирами. Структура оформления июсского кинжала вполне соответствует такой «логике».
Кабаньи головы располагаются в средней части кинжала, над рукоятью, опирающейся на тела двух хищников. Протомы, как известно, имеют явную связь с циклом культовых солярных отправлений с приношением жертв, которые совершались в «среднем мире» – мире людей – при обращении их к всевышним силам. При этом протомы часто отождествлялись с сосудом – ритоном, ведущим происхождение от отрубленной головы жертвенного животного. Таким образом, в этой схеме мироздания перекрестье (головы кабанов) олицетворяет земное пространство, «обитель жизни» людей и животных, а фигурное навершие (тела пантер) – «иной мир», обитель душ умерших, потусторонних богов и злых сил.
Не исключено, что Верхний небесный мир олицетворяло главное в оружии – сам клинок, его устремленное вверх треугольное лезвие. Оно могло являться кодовым символом языка пламени, огня, изначального божества и Неба индо-иранцев, зерванистов и зороастрийцев, поклонявшихся Свету и Добру – олицетворениям единого божества Ахурамаздры. Оружием в нескончаемых сражениях с Мраком и Злом, воплощенных в Ахримане, и был, вероятно, этот упорядоченный Создателем «мир», воплощенный в кинжале, вознесенном его карающей рукой.
Для семантической интерпретации кинжала можно также проводить параллели с митраизмом – более поздней восточной религией, получившей признание в эллинистическом мире в последние века до н. э.
Культовые кинжалы Сибири
На территории юга Западной Сибири известны всего три находки кинжалов, подобных Июсскому. Один из них, случайно обнаруженный у села Каменка Енисейской губернии, хранится в коллекции, собранной И. А. Лопатиным в конце XIX века. Второй, оказавшийся среди изделий найденного в 1958 г. Бурбинского клада, был передан в Томский областной краеведческий музей Р. А. Ураевым. Еще один – случайная находка в Минусинской котловине – приобретен в 1996 г. Н. П. Макаровым для Красноярского краеведческого музея.
Все четыре бронзовых кинжала, вероятно, связаны с культовыми местами эпохи раннего железа на юге Западной Сибири. Основанием для такого предположения может служить несколько фактов из археологических и письменных источников скифской эпохи.
Так, на Алтае в культурном слое поселения скифского времени Чепош-2 (среднее течение реки Катунь) был найден жертвенник из сланцевых плиток в виде круга диаметром около метра. В северо-восточной части жертвенника в слое костей находился бронзовый кинжал с обломанным еще в древности острием. Типологически этот кинжал близок к июсскому и его аналогам.
Еще один схожий бронзовый кинжал, входящий в состав ритуального комплекса V—III вв. до н. э., найден в устье реки Малой Киргизки в Томском Приобье. На самом высоком участке гривы в ямке был установлен бронзовый котел. И он сам, и яма вокруг него были заполнены углистой землей. Наличие кинжала и пережженных костей может свидетельствовать о жертвоприношении, которое, как и в упомянутых алтайских жертвенниках, связано с огнем. На этих ритуальных площадках совпадает целый ряд деталей: расположение на наиболее возвышенном участке местности, размеры культовой площадки, расположение бронзовых предметов в северо-восточной части жертвенника, сожженные кости.
В описаниях скифских святилищ северного Причерноморья, сделанных Геродотом, читаем: «В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу: горы хвороста нагромождены одна на другую на пространстве длиной и шириной почти в три стадии, в высоту же меньше. Наверху устроена четырехугольная площадка, три стороны ее отвесны, а с четвертой есть доступ. От непогоды сооружение постоянно оседает, и потому приходится ежегодно наваливать сюда до полтораста возов хвороста. На каждом таком холме водружен древний железный меч. Это и есть кумир Аресу».
В частности, в характерной для скифо-сибирского мира индо-иранской мифологии расположение ритуального комплекса на самом высоком месте окружающей территории олицетворяет связь с Мировой горой. Июсский и чепошский кинжалы были действительно обнаружены рядом с горными возвышенностями – реальными образами мироздания. А медный или бронзовый нож (кинжал) издавна являлся одним из неотъемлемых атрибутов жертвы божеству достаточно высокого ранга.
Судьба Июсского клада
С хронологической точки зрения во всем собрании Июсского «клада» именно кинжал, наряду с зооморфным трубчатым навершием «посоха», является наиболее древним изделием. Учитывая его особую семантику, несомненно, что именно с кинжала и начался процесс накопления вещей культового назначения, составивших в дальнейшем Июсский «клад». Как и другие клады Причулымья, он сформировался как комплект ритуальных атрибутов V—I вв. до н. э. накануне опустошительного гуннского нашествия в южные пределы Сибири. Об этом времени свидетельствуют и находки бронзовых блях с быками и драконами.
Особенности мест находок так называемой тагарской бронзы – котлов, кинжалов, блях – позволяет предполагать, что все эти предметы являются атрибутами древних родовых святилищ различного ранга, располагавшихся в степной Хакасии, Мариинско-Ачинской лесостепи, Причулымье. Как известно, в первой половине 1 тыс. до н. э. в рамках тагарской культуры в долине Среднего Енисея складывается мощный бронзолитейный центр. Высококачественные тагарские бронзовые изделия – котлы, ножи, кинжалы, подвески, зеркала – в эпоху раннего железного века получили широкое распространение по всей территории Сибири, включая северные таежные территории. Однако основная концентрация предметов тагарского бронзолитейного производства находилась в районе бассейна реки Чулым, что является следствием существования здесь в древности торгово-обменного пути, связывавшего различные территории от Среднего Енисея до Верхней Оби.
Поскольку «клады» последовательно формировались в течение не менее 300—500 лет, детальное изучение их расположения, относительной хронологии и материаловедческие анализы изделий дают уникальную информацию по истории материальной и духовной культуры народов Южной Сибири в период, соответствующий скифскому и гунно-сарматскому времени. Более того, открытие на берегах Июса позволило проникнуть в святая святых, что обычно остается тайной за семью печатями, в интеллектуальный мир древнего человека с его удивительными представлениями о вселенной и о себе самом.
Разумеется, успех в столь сложных по характеру исследованиях невозможен без тщательного учета мельчайших деталей. И с этой точки зрения Июсскому «кладу» повезло: это бесценное историко-культурное достояние общества попало в руки С. А. Фефелова, настоящего бескорыстного ценителя старины. Повезло и археологам, у которых оказалась не разрозненная и наполовину растерянная, как зачастую случается, коллекция, но все, до мельчайшей бусинки, детали одежды и атрибутики древнего жреца. А это и есть настоящий клад, который настоящий ученый не променяет ни на какие пиратские сокровища.
Фотографии экспонатов В. Кавелина (ИАЭТ СО РАН, Новосибирск).
Прорисовки кинжала – А. Бородовского (ИАЭТ СО РАН, Новосибирск)
Придя в Сибирь, российские переселенцы – казаки, охотники, купцы и беглые каторжники принесли с собой самое страшное, что было в их судьбе – рабство. Причем оно носило односторонний характер и применялось исключительно к женщинам.
В чем была причина этого ужасного явления – в страшной нехватке женщин и дикости нравов или в том, что на Руси долгое время положение женщины было закрепощенным (она была практически собственностью мужа) сказать сложно. Тем не менее явление это существовало довольно долгое время.
От воздержанности к разврату
Возникло оно довольно быстро после знаменитого похода Ермака в Сибирское ханство. Кстати, в ватаге самого Ермака прелюбодеяние было наказуемо. Грех по отношению к женщинам наказывался пыткой – казаку насыпали в одежду мокрый песок и кидали в холодную реку – выбраться самостоятельно из воды он не мог.
Однако после гибели атамана этот обычай ушел в прошлое, и нехватку прекрасного пола казаки стали компенсировать, захватывая в плен или же покупая у инородцев женщин и девочек. С ними обращались как с рабынями. Они оказывались в полной собственности казака, их покупали, продавали, распространилось и такое явление как сдача жены в аренду.
Уходя в поход, казак на время продавал женщину другу с тем, чтобы тот обязательно вернул ее обратно, когда казак вернётся, а полученные деньги тратил на подготовку к походу, приобретая одежду, оружие или продукты.
Инородные рабыни
Как писал в XIX веке иркутянин-этнограф Серафим Серафимович Шашков в статье «Рабство в Сибири», казаки охотно покупали «качинских, тувинских и киргизских красавиц». Им часто доставались в качестве трофеев жены местных князей. Атаман Галкин стал владельцем жены князя кетов Теленеха, казакам досталась жена киргизского князя Ижинея, дружина воеводы Дубенского захватывал в плен бурятских женщин. Очень много девушек было захвачено у местных народов при покорении Камчатки.
Подобное творилось и при сборе ясака: казаки «имали к себе» сибирских женщин, иногда для утех, а иногда просто увозили с собою в рабство для последующей продажи. Редкие «счастливчики» составляли из рабынь целые гаремы, а у рядовых казаков могло быть в рабстве до одной-двух женщин.
Их закладывали или продавали, их дарили в качестве взятки начальству и воеводам «для блуда». А некоторые сибирские воеводы держали целые гаремы таких красавиц-рабынь и имели штат для их воровства и купли. Наемники вынюхивали по округе, где есть хорошенькая женщина и если ее не удавалось купить, умыкали силой.
Надоевших женщин дарили подчиненным.
Цена рабынь
О стоимости рабынь сведений дошло не очень много. Известно, что взрослая красивая женщина стоила от 10 до 20 рублей. Так, например, когда в Охотске скончался казак Алексей, его рабыня Лаврук досталась некоему приказному Ярыжкину, который продал ее тунгусу Кеванию за огромную сумму в 10 соболей, да 10 красных лисиц.
Покупались и продавались также и малолетние девочки. Цена их была незначительной – например, семилетняя остячка стоила всего 20 копеек.
Всех – на продажу
Но были и русские рабыни. В самом начале освоения Сибири казаки купцы сманивали с собой в дорогу молодых крестьянок и вдов. Некоторые обещали жениться, а другие говорили, что в Сибири женщина может с легкостью найти себе богатого мужа. Некоторые везли до 50 женщин. В дороге их избивали, насиловали и продавали в рабство. Бежать этим несчастным было некуда, и они полностью оказывались во власти своих новых «господ».
Русские женщины ценились выше аборигенок и купивший такую красавицу казак или промышленник мог сделать ее своей женой, однако по большей части эти женщины не избегали участи инородок. Их так же насиловали, продавали и сдавали в аренду помесячно.
Когда казаков-поселенцев сменили крестьяне — вологжане, устюжане, зыряне, вятичи – положение женщин не изменилось. Торговля женщинами еще долго приносила существенную прибыль. Более того, некоторые крестьяне продавали собственных жен, дочерей, сестер и племянниц.
В XVII веке енисейский воевода Василий Елизарович Голохвастов держал целый гарем из женщин различного происхождения. Он сдавал их помесячно в аренду и имел доход. Более того, – рабыни были обязаны шпионить за казаками и лжесвидетельствовать против них в суде с тем, чтобы казаки платили воеводе взятки.
Шашков пишет, что подобное положение вещей встречалось в Сибири вплоть до начала XIX века. Его слова подтверждает житие епископа иркутского и нерчинского Софрония, который приехал из Санкт-Петербурга в Иркутск в 1754 году и нашел местные нравы дикими и ужасающими. Он многое сделал для того, чтобы положение женщин и особенно крещеных инородок в Сибири хоть как-то улучшилось, но объять необъятный край он все же не смог, умер через 16 лет.
Справедливости ради стоит упомянуть, что сам Шашков, рассказывавший об этих «ужасах русского народа» был либералом, и в XIX веке некоторые его работы были запрещены. Однако очевидно, что женское рабство все же на территории Сибири было. Например, зверства и разврат воеводы Голохвастова – исторический факт, который отрицать невозможно.
Читайте также: